Станет ли Украина ближе к России? Начнётся ли процесс практического политического и экономического объединения в формате не трёх, а четырёх постсоветских стран? В какой степени политическое лидерство В.Януковича будет соответствовать сложившимся моделям поведения президентов Д.Медведева, А.Лукашенко и Н.Назарбаева? Будет ли Западом, прежде всего Соединёнными Штатами, оказываться давление на процесс интенсификации проевропейского направления внешней политики Киева при одновременном игнорировании интеграционных посылов, инициируемых Москвой? – На перечисленные вопросы постараемся ответить с позиций прикладной элитологии.
Конечно, необходимо сразу отметить, что термин «элита» не может применяться в самом обобщённом виде для оценки перечисленных выше феноменов. Теоретически верно говорить об обособленных национальных элитах, которые, в свою очередь, формируются далеко не всегда «взаимно пересекающимися» элитными объединениями, группами интересов и кланами, ориентирующимися на ту или иную фигуру лидера.
Например, в Беларуси практически нет представителей национальной элиты, открыто выступающих с позиций проектного продвижения единого евразийского пространства. В прямом и переносном смыслах Минск ближе к Варшаве и Вильнюсу, чем к любой азиатской столице. Не стоит забывать и то, что формального отказа от Союзного государства России и Беларуси никто никогда не озвучивал. В июле 2009 г. А.Лукашенко показательно назвал данное объединение «назавершённым проектом, однако не провалом и не утопией».
В этом свете и Украина – безупречно европейское, а не евразийское государство. Разделение на Запад и Восток присутствует внутри страны, но нет «перелива» этого внутригосударственного дискурса в предпочтение «единственно верного» пути развития цивилизации. Кто-то может заметить, что указанный выбор постоянно происходит, стоит лишь объявить очередной или внеочередной электоральный призыв. Но сегодняшний В.Янукович не президент востока страны. Даже если следовать формуле «Большой Запад накачал Украину деньгами и коварными идеями, дабы оторвать её от России», то никто не скажет, что украинские президентские выборы были протестными по отношению к пребыванию «оранжевых» у власти, а В.Янукович стал лицом контрреволюции. При этом не произошло и эволюционного перекрашивания ни в оранжево-серый, ни в оранжево-красный, ни в оранжево-коричневый.
Долгосрочный украинский тренд определён и в целом сформулирован. Да, планка потенциальной принадлежности к Европейскому союзу (ЕС) значительно опустилась, но это не означает, что по периметру России и Беларуси проявился кто-то, кто был бы готов мечтать «снова быть навеки». Именно отсюда и стоит исходить, анализируя реакцию В.Януковича на предложение скорого присоединения к Таможенному союзу (ТС).
Ответ украинского лидера был по-европейски нормативен и сводился к указанию на прямой или косвенный запрет или точнее – неразрешение со стороны Всемирной торговой организации, членом которой Украина является уже с 2008 г. Именно здесь стоит искать причины адресованных Москве намерений по пересмотру газовых договорённостей. Украина однозначно не приветствует реализацию газотранспортного проекта «Северный поток». И России в этом вопросе будет абсолютно невозможно применять риторику силы. Или использовать инструменты разменных пасьянсов, одним из которых в последние полтора года стал статус югоосетинского и абхазского суверенитетов.
Большинство наблюдателей отмечают, что В.Янукович, в силу чисто индивидуально-психологических свойств и характера взаимоотношений с элитным кланом Р.Ахметова, не будет заниматься импровизациями «с ветреностью позиций, порывом и неиссякаемым драйвом». По данным критериям было бы корректнее сравнивать и находить много общего между А.Лукашенко и Ю.Тимошенко. Янукович же будет рассуждать о неправомерном устройстве газового консорциума и призывать отказаться от огибающего Украину газово-логистического потока. Тем более время всё-таки есть, т.к. до тех пор, пока «Газпром» окончательно не договорится с норвежскими, американскими и французскими компаниями, предварительно отобранными для участия в освоении Штокмановского месторождения, проект газопровода по дну Балтийского моря будет оставаться виртуальным.
Без сомнений, весь спектр взаимоотношений не ограничивается газовой или нефтяной интеграцией, хотя порой кажется, что именно ситуативный пересмотр цен на энергоресурсы выступает самой устойчивой формой кооперационных процессов на постсоветском пространстве. Подрыв доверия стран Европы к России как устойчивому поставщику энергоносителей, а к Украине – как надёжной стране-транзитёру – часть более широкого внешнеполитического контекста.
В нынешние весенние месяцы приходит понимание, что на Украине устанавливается более или менее понятный политический режим, а вот до следующих президентских выборов в России уже не больше времени, чем прошло после предыдущих. С кем В.Янукович, А.Лукашенко и Н.Назарбаев будут вести диалог о будущем не только ТС, но и СНГ или ЕврАзЭС? Волей или неволей недавно избранному украинскому президенту придётся не только разбираться в тонкостях сложившегося в Москве варианта тандемократии, но и выстраивать своё собственное отношение к дуумвирату.
При этом с повестки дня совсем не сняты слишком многие вопросы, которые как бы информационно микшировались в последние месяцы. Не стоит забывать так называемую мюнхенскую речь В.Путина, произнесённую три года назад. Не стоит забывать отложенные на неопределённое время планы американцев по размещению элементов противоракетной обороны в странах Восточной Европы. Не стоит забывать и прошлогодний демарш Минска при создании Коллективных сил оперативного реагирования в составе Организации договора о коллективной безопасности.
Перечисленные выше проблемы довольно быстро могут вновь стать актуальными. Стоит лишь внешнему по отношению к пространству СНГ актору предпринять усилия по изменению правил игры или корректировке скоростей интеграционных начинаний. Достаточно, например, Вашингтону или Брюсселю чётко высказаться о российских предложениях по созданию новых договорных отношений в рамках регулирования европейской безопасности. Или дать однозначно понять об одностороннем ослаблении клубного формата G8 при фактической подмене его на G20 с однозначно американским доминированием. Или чеканно сформулировать все этапы евросоюзной программы «Восточное партнёрство», увязав процедуры институционального сближения Беларуси и Украины с ЕС в зависимости от фиксирования определённых политических позиций.
Во время прошлогоднего российско-американского саммита президент США Барак Обама, выступая перед выпускниками Российской экономической школы, декларировал, что эпоха «игры с нулевой суммой» ушла в прошлое. Он, конечно, имел в виду принципы противостояния сверхдержав в годы «холодной войны»: победа одних всегда является поражением других. Но более значимо другое. Принципы противостояния как антонима сближения и интеграции уходят корнями в глубокую историю. Веками для увеличения дохода одних требовался передел ограниченного количества ресурсов других. Сегодня же и в США, и в ЕС политики и эксперты-политологи утверждают, что это далеко не единственный принцип существования и сосуществования.
Но давайте вернёмся к позициям национальных элит. Во всех четырёх рассматриваемых странах бизнес-элиты отстранены или, как говорится, удалены от непосредственного «решения вопросов» исходя из представлений о собственной пользе. Но при этом власть и крупный бизнес достаточно «спаялись» в столь плотный конгломерат, что представители фактически олигархических структур оказались в положении главной финансовой, политической и даже социальной (хотя бы в силу завязанного на их бизнес-империи количества рабочих мест) опоры действующих режимов.
Полтора года назад политолог Андрей Рябов отметил, что существует достаточно оснований полагать, что «топ-менеджеры этих (российских – ОР) компаний фактически превратятся в эмиссаров правительства, которые от его имени и станут управлять корпорациями, т.е. в неких «триколорных директоров» (по аналогии с «красными директорами» советского периода)». Более того, многие ключевые фигуры президентских окружений сами стали олигархами, фактически контролирующими крупнейшие компании и предприятия своих стран.
Неверно полагать, что фактически послушные и даже порой повязанные круговой порукой с властью олигархи попросту могут игнорировать те или иные указания правящих политических групп. На самом деле, они довольно хорошо знают, что им дозволено, а что нет. Другое, однако, дело, что сами власти, подчинив себе напрямую крупный бизнес, оказалась его заложниками. Были созданы предельно инерционные национальные системы, в которых даже самый крупный формально частный бизнес фактически находится на политическом крючке у власти. Но подвесив таким образом олигархов и став отчасти олигархами, власти автоматически парализовали всякую инициативу крупного бизнеса. В этом, кстати, заключается одно из серьёзнейших препятствий для реального совершенствования деятельности ТС, который, до сих пор являясь политико-стратегическим проектом, не ориентирован на гармонизацию условий взаимовыгодного делового сотрудничества.
В результате, как в эпоху роста сырьевых цен, так и в ситуации финансово-экономического кризиса, постсоветские олигархические структуры либо просто накапливали зарубежную недвижимость (это более подходящий вариант для белорусской бизнес-элиты), либо предпочитали вкладываться в непроизводственные активы за рубежом. Информационные поводы «миллиардер Алишер Усманов, являющийся крупнейшим акционером лондонского «Арсенала», увеличил свою долю акций команды и теперь владеет более чем 25 % акций» или «миллиардер Михаил Прохоров купил команду Национальной баскетбольной ассоциации США «Нью-Джерси Нетс»» не стали анти-событиями 2009 года.
Бизнес-элиты – при ещё немалой распространенности в правящем классе если не страхов, то предельно осторожного отношения перед Западом – самая интегрированная во внешний мир часть постсоветского общества. Ведь именно там они привыкли делать дела и проводить досуг, там – семьи, дети, виллы и вообще всё то, что делает эту жизнь цельной и прекрасной. Чтобы всё перечисленное было поставлено под вопрос, во взаимоотношениях с властью должно было бы быть нечто слишком серьёзное.
Более того, успев переболеть «детской болезнью» антизападничества, сегодня элитные группы алчут наконец влиться в мировой высший класс, желают войти туда на равных, хотят, чтобы от них перестали шарахаться и чтобы с ними сотрудничали все, а не только специально и задорого нанятые лица. Пример белорусского начальствующего слоя, демонстративно и унизительно третируемого ЕС и Соединёнными Штатами, даже и впускаемого туда неохотно и выборочно, стоит перед глазами постсоветских элит в качестве того, чего следует всячески избегать.
Бесспорно, до сих пор высоко живуч институт номенклатуры, т.е. того самого закрытого для общества перечня постов в государственной системе, партии власти, экономике и медиа-индустрии, который пережил всяческие трансформации, а нынче готов пережить и становящуюся неизбежной модернизацию. В советские времена претенденты на важные посты подписывали негласный договор с первыми лицами: они обязались выполнять любые указания сверху в обмен на гарантии привилегий и материальных благ, недоступных простым гражданам, – качественной еды, удобного жилья и хорошего отдыха. Кадры, которые «решали всё», выбирались не в силу компетентности, таланта и человеческих достоинств, а благодаря лояльности и умению не сдавать своих.
Но своеобразный парадокс заключался в том, что цинизму и прагматизму позднесоветской номенклатуры мы, возможно, обязаны мирным распадом партии и советской системы. Одно из важных наблюдений заключается в том, что центральные органы монопольно правящей партийной страты начали переводить лакомые госпредприятия в частную собственность за несколько лет до официального начала приватизации. А в 1991 г. умные номенклатурщики охотно соглашались отказаться от идеологии ради собственности или самосохранения в структурах исполнительной власти. Из амбициозного «сегмента» комсомольской организации выросла значительная часть постсоветского бизнеса.
Остатки этого номенклатурного сословия ещё полгода назад гадали «Янукович или всё-таки Тимошенко?». Сегодня их гадания начинают формулироваться в дилемме «Медведев или всё-таки Путин?».
Сама природа этих вопросов подразумевает, что будущее сформировавшейся модели госкапитализма не выглядит однозначным. Постсоветские страны входят в период многочисленных неопределённостей, в некую «зону турбулентности». И здесь возможны различные альтернативы. Какая из них в конечном итоге восторжествует, будет зависеть как от состояния национальных экономик, так и от многочисленных политических факторов, которые тем активнее, чем глубже политико-экономические противоречия.
Возможен условно (про)западный вариант развития событий, связанный с перспективами частичной либерализации экономических процессов. Он представляется вероятным, если в ослабевающей фазе кризиса в правящих командах возникнут серьезные разногласия. Не исключено, что в этот момент в верхах могут возникнуть некие подобия коалиций за умеренные реформы, которые будут выступать за снятие ограничений с бизнеса, отказ от правительственного патронажа госкомпаний, ликвидацию привилегий государственных корпораций, резкое ограничение излишних социальных расходов.
Для постсоветских бизнес-элит это может быть шанс снова стать независимыми политико-хозяйственными акторами. Именно в этом смысле может проявиться их ещё один однозначно (про)западный выбор. Воспользуются ли они им, представляет другой вопрос. При нынешних настроениях в политических верхах вариант либерализации экономической жизни не выглядит слишком реалистичным. Напротив, как раз западная политическая наука учит, что перед угрозой неопределённости налицо должна проявляться определенная консолидация правящих команд. Но постсоветский политический процесс в сложившихся условиях протекает предельно динамично, и, как говорится, может произойти всякое.
Комментариев нет.